В доках полисов Атлантиса всегда хватало забот. Торговцы прибывали и отбывали, как по часам, выгружая тяжелые тюки и ящики на «далекие заморские берега» в надежде заработать на изысканных вкусах местной знати.  Их работа не заканчивалась даже с закатом солнца. Между собой они бегло перешептывались и ухмылялись, указывая огрубевшими ладонями на массивные колонны возвышающегося на горе акрополя. Гордой вереницей перетаскивали они свои товары в сторону рынка, то и дело обсыпая местных лодочников своим бахвальством и лестью. «О, как им нравятся Атлантис и его укрепленные пристани, укрывающие в тенях садов гордый флот сената. Как необычно! Как уникально!»
Гратион всегда наблюдал за их лепетанием с плохо скрываемым утомлением и легким снисхождением.
Если спросить местную стражу, порт едва ли сильно отличался от любых других: слишком людный, шумный и, что немаловажно, притягивающий к себе охотников легко поживиться.  Преступность подымала свои носы везде, где пахло золотой монетой, и вынюхивала карманы шире, чтобы засунуть туда свои крючковатые пальцы. Вот только занимались этим в основном неместные или недавно перебравшиеся в город: те, кому было еще невдомек, что прокуратор вот уже несколько лет к ряду высылает особый отряд стражей вести ночной караул. С тех самых пор город мог гордиться тем, что количество неразрешенных преступлений в доках уменьшилось в десятки раз, а если и случалось, то по личному договору с самим прокуратором.
Гратион никак не мог взять в толк, как умудрился попасть в этот «особый отряд». Он не считал себя отличившимся выдающимися умениями да и, видят боги, не старался выпячиваться. Стражник привык, приосанившись, отвечать односложно, выполнять поручения исправно, но никогда не пытаться лишний раз дать о себе знать. Ведь чем больше кажешься дураком, тем меньше с тебя будут требовать. Практика, работавшая практически всегда. Вот только нынешний прокуратор оказался не лыком шит. Всякий раз он будто видел стража насквозь, охотно и по доброй воле отправляя Гратиона в самый пыл городской суеты, при этом приговаривая похвалы. Всякий раз мужчина прикусывал язык и старался не сильно хмуриться, слыша, с какой хищной гордостью правитель говорит о своей «полиции».
В отряде, отправленном на патруль сегодня, Гратион был самым юным, потому по негласной традиции, в принятии которой молодой человек голоса не имел, отсылался в обход самой долгой тропы, что проходила от порта до рынка и дальше по узким проулкам «улиц блаженства». И, хотя улицы могли называться «блаженными», их содержимое было на порядок порочнее вырисовываемой фантазией картинки, особенно в ночное время суток. Услышав предстоящий ему путь, мужчина тяжело перевел дух и слегка поежился на морозном воздухе.
«Угораздило же», — сплюнул Геланор, натянув шлем покрепче и молча зашагав в направлении опустевшего к ночи рынка. Хотел бы он побеседовать с тем, кто определил его в «особый караул». О, как бы он наговорил ему за то, да и за это тоже. Однако с диким вепрем спорить было безопаснее, чем с нынешним прокуратором, потому Гратион покорно плыл по течению, наблюдая за тем, в какие новые подозрительно грязные воды оно его занесет.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, когда Гратион добрался до «улиц блаженства». В темных проулках веяло помойным смрадом и спиртом, но мужчина давно привык к подобному антуражу. Он легким движением поправил шлем, ухватился покрепче за ксистон и зашагал выверенной, марширующей походкой по крошащейся кладке самых злачных улиц города. То и дело до его ушей доносились далекие возгласы, хохот и пьяные всхлипы, на которые стражник, впрочем, не обращал никакого внимания, почитая за естественный шум «улица блаженств». Взгляд его, сфокусировавшийся, но не цепляющий ничего конкретного, скучающе блуждал по дверям домов, а ум перечислял в голове: «Таверна Золото Руна», «Бордель Мадам Мастридии», «Лавка Шестелапого Хос…а?». Стражник резко остановился, втыкая кончик копья в землю.
На его пути стояли двое мужчин. Один, очевидно только вышедший из борделя, и второй, чьего лица Гратион не мог рассмотреть. А между ними разгоралась до боли знакомая сцена, которую ввиду особенности службы дозорный видел великое множество раз. «Не позавидуешь работникам Мадам Мастридии», — подумалось Геланору, но он тотчас был вынужден поймать свои мысли и припрятать их куда дальше. Ведь, когда его глаза смогли выловить отдельные черты потенциальной жертвы, Гратион заприметил причудливую, совершенно не подходящую борделю одежду. Либо бордель начал использовать чужеземные ткани для привлечения клиентов, либо выходец из борделя был вовсе не работником, а простым несчастным, кого угораздило нарваться на неприятности.
Стражник подавил очередной вздох. Будь этот юноша работником или хотя бы постоянным гостем борделя, за ним бы приглядели местные охранники или сама Мастридия. Однако ситуация накалялась, а помощи, как видно, ждать не приходилось ни от кого кроме зазевавшегося дозорного. Нахмурившись, Гратион присвистнул, тем самым обратив на себя внимание пристававшего. Широкоплечий шкаф грубоватого сложения и слегка горбатый… Из уст Геланора вырвался еще один тяжелый вздох.
— Опять ты за старое, Диодор? – гаркнул он сердито, покрепче ухватившись за копье, — Никак тебя жизнь не научит прекратить распускать свои лапы!
Именуемый Диодором резко развернул свою, перекошенную яростью и заметно хмельную «морду», невольно выпуская свою жертву из крепкой хватки лишь за тем, чтобы во все глаза уставиться на объявившегося стража.
— Будь ты умнее, прошел бы мимо, - Гратиону не пришлось по душе, как недобро ухмыльнулся собеседник, демонстрируя ряд неровных зубов, — Кишка тонковата будет мне мешать, псина прокураторская. Вас разве не учат выбирать противника по размеру?
Стражник заметно напрягся, заметив то самое выражение, с каким обычно еще более недобрая мысль посещает такие похабные умы, какие были у Диодора.
— Или хочешь увести мой товар? Да я твоими внутренностями окрашу эти двери!
«Что же за день такой», — подумалось Гратиону. Стараясь не терять бдительности, он перевел взгляд на чужеземца и как можно аккуратнее кивнул ему в противоположную сторону улицы: во мрак, где при желании можно было быстро скрыться от взглядов двух мужчин и убраться по добру, по здорову, пока развратный громила был отвлечен новой мишенью. Дозорному лишь оставалось надеяться, что незнакомец способен считать его предложение о побеге без слов.

Испокон веков Веколесье оставалось самобытным регионом, где обитали эльфы, жаждущие держаться поодаль от цивилизации, конфликтов смертных рас и почитающие себя истинными потомками сидхе. Не так давно Атэль-Лорен еще входил в единое эльфийское королевство, дольше прочих регионов оставаясь в его составе.

С расцветом человеческих государств и античной империи, между эльфийским югом и краткоживущими завязалась многолетняя война. По ее итогу 1400 лет назад Веколесье (на которое претендовали обе стороны), не отошло никому, обретая нейтральный статус. Высшие эльфы до сих пор считают это немыслимым поражением, мечтая вернуть Атэль-Лорен в лоно Вечного Дола, а человеческие правители готовят подспорье к вхождению Леса в состав Империи Меча — хотя бы на правах автономного анклава. Ведь сейчас Атэль-Лорен зажат между тремя доминионами империи. Единственные надежные дороги из Айзена во Франкию пролегают лишь через Веколесье, делая его крайне важным транспортным узлом.

Пожалуй, если бы не расположение в центре материка в окружении гор, что сделало Атэль-Лорен своего рода сухопутными вратами Атрии, ведущий изоляционистскую политику Лес вовсе закрыл бы свои границы. Однако незаменимость Дикого Тракта для народов извне вынуждает медных эльфов сотрудничать с соседями хотя бы в определенной мере. Это делит общество леснийцев надвое: [/intall]

• Одни чувствуют уязвимость перед наступающими Королевствами Людей, стремясь вновь обрести защиту и силу под сенью общей эльфийской державы (как то было раньше) — предводителем этой позиции является клан Терновника, уповающий на союз с соседями из Вечного Дола;

• Иные считают опасность стоящей того и не оставили идею полной независимости, выдвигаемую царством Яблони, что ютится в выгодной укромной позиции на самом юге;

• Два прочих великих клана, как и некоторая часть лесного общества, пока колеблются.

Курильню окружили в считаные минуты. Любо-дорого посмотреть, как работают профессионалы. Входы-выходы перекрыли, кордон выставили, и главное тихо, четко. Интерьер, конечно, вычурный, но претензией на вкус и эстетику. «Янтари» здесь прекрасны в своей чужеродности. Не зря, ох, не зря зовут их «терновыми шипами». Антрацитовые мундиры с янтарными нашивками посреди всех этих шелков и подушек словно репья в холеной королевской болонке.
Лет сто как в нормальном борделе не был. Ах, да, курильня, курильня. Даже ностальгия какая-то просыпается. Память та еще шлюха, тасует воспоминания, украшает старые шрамы фальшивыми цветами. И уже кажется, что не так было и плохо, не так больно, не так страшно и безысходно.
Круг Пересмешников уже давно перестал восприниматься как наказание. Скорее как персональное проклятье. И жить не дает, и сдохнуть не позволяет.
Это потом, познакомившись в разного рода культистами, разгребая последствия Алого лета, начинаешь понимать, что Круг Пересмешников в его жизни был меньшим из зол. Тем более, что часть этих раздолбаев так или иначе помогли ему защитить Ллевеллина, создавая вокруг столько шума, что не позволяли никому подобраться.
Тот, кто назначил неуживчивого и местами припадочного терновника, который открыто схлестнулся с обсидиановыми клинками, присматривать за шестым принцем, явно лелеял какие-то другие планы. Да, история с Сераписом кардинально подпортила Риардану карьеру. И хуже всего, что крышу сносило независимо от того, что сам Риардан по этому поводу думал. Да, думать вообще не получалось, стихия брала свое. С такими показателями ему больше, чем наблюдение за любителями душить кошек в ритуальных целях не светило.
Да. Пьют, блудят, нарушают. Иной раз такое нарушают, что даже на исповеди не расскажешь, неловко как-то. А еще не бросают своих, прикрывают, защищают. Словно о сих пор на Стене. Конечно, к каждому у Риардана был свой персональный список претензий, но это были его личные претензии и указывать себе - когда и как поступать с нарушителями он не позволял никому.
Тем более, что мало кто из круга Пересмешников был в курсе существования Риардана и его «янтарей», у которых была задача наблюдать, но не вмешиваться, хотя последнее терновнику удавалось редко. Они не были равны, они не были за одно, просто Безбрежным скучно стало, вот и переплелись нити несхожих судеб.
- Всем оставаться на своих местах, работает Янтарная Тысяча.
С его появлением стихает шум возмущения, кого-то отловили уже у двери и бережно усадили на первые попавшие подушки. За спиной лорда-дознавателя пара «янтарей» на вытяжку. Все строги и катастрофически вежливы, непонятно, от чего у персонала так коленки подкашиваются. Лорд-дознаватель аккуратно стягивает с искалеченной руки перчатку, разминает сведенную судорогой ладонь и этот жест заставляет кое-кого побледнеть.
- Милорды. Миледи. О, Ваша Светлость? Давно не виделись. Искренне сожалею, что мы вынуждены прервать ваш отдых, но служба есть служба. - обвел всех внимательным взглядом. - Снимите маски, - помолчал и добавил. – Прошу вас.
Взгляд у терновника – тяжелая сталь хмурых осенних небес с проблесками льдистой синевы. Словно заморозками первыми повеяло.
Как там говорится в церкви Судьи? Кто без греха, пусть кинет в меня камень? Вроде честные элдрены собрались. Отдохнуть, покурить, нервы пощекотать. Только вот у каждого за спиной, за сердцем, за душой трепетной есть то, что что сейчас заставляет психовать даже самых законопослушных. Ибо «янтари» так и не сказали, кого ищут, зачем явились. И вот уже половина присутствующих готова покаяться в несуществующих грехах.
А владельце курильни, Его Милость Андалира Дома Турмалина даже не спросил, не востребовал. Всему свое время.